Браслет смешал звуки. Там были и возглас Шивера: «Ах, ты ж мать!», и мат Грома, и крик Пака: «Страхую!», и короткое пумканье парализаторов.
Время для Камила сжалось — человек летел на него невозможно долго. Казалось, что он может спокойно приготовиться и принять его хоть на колено, хоть на плечо, хоть в объятья. Безумец был русоволос, бородат. Лет двадцати пяти. Кольцо на пальце, тату космолетчика на груди. Наверное, и подготовка была хорошая, и психологическая доводка, а случился Прорыв — и нет тебе человека.
Камилу даже не за детей, а вот за таких уже состоявшихся, чего-то добившихся людей было обиднее всего. Недели, месяцы реабилитации. И, возможно, космос уйдет под запрет навсегда — с недопуском к полетам.
Он поймал на ладони жертву Прорыва с иглами, торчащими из икры, голени и бедра, и, уже бесчувственного, приземлил на пол, зафиксировал, придавил коленом. Глухо стукнула выпавшая из пальцев труба.
От «психов», радостно мигая, помчались носилки, звеня расстегнутым, волочащимся ремнем. Дын-дын-дын.
— Камил, Камил… — прорезался из браслета голос шефа.
— Да, — ответил Камил, отдавая бородача Паку.
— Что от вас все бегают?
— Не знаю.
Камил отошел с пути носилок.
— А я знаю, — сказал шеф. — Это вопрос квалификации. И ответственности! Разболтались! Второй номер к «психам» попал!
Камил вздохнул.
— Шеф, какой у вас цвет эмофона?
— Что?! У меня нет эмофона! — проорал шеф и отключился.
На верхней площадке проявились Шивер и Гром, оба виновато насупленные.
— Вы слышали? — сказал им Камил. — От нас все бегают.
— Это я недоглядел, — сказал Шивер.
— Да оба мы ступили, — опустил голову Гром.
— С тренажеров у меня не слезете, — пообещал им Камил.
Носилки унесли бородача прямиком в холл, к эвакуатору.
— Камил, — проклюнулся голос Курдюмова, — как там у вас?
— Народу мало, но те, что есть, все как один буйные и изобретательные, — ответил Камил. — В общем, не скучно.
— У нас тут тоже, — сказал Курдюмов. — Вообще, хорошо, я смотрю, накрыло, качественно, на меня двое с вилками выбежали. Будто я — шницель.
— Вы там на каком? — спросил Камил.
— Седьмой чистим.
— Ого!
— А три этажа пустые. Вот и ого. Но под сотню уже где-то нагребли. «Психи» дергаются, эвакуаторов не хватает.
— Мы пока на первом.
— Ну, я смотрю, ты куклу спасал.
Курдюмов фыркнул.
— Кто? — просипел Камил. — Какая зараза…
— Шеф слил видео, — сказал Курдюмов. — Как учебное пособие. Растренированность, потеря внимания, утрата навыков…
— Гогочи, гогочи… Ладно, отбой, — Камил отрубил связь и поднял глаза на спустившихся Шивера и Грома. — Все осмотрели?
— Угу, — кивнул Шивер.
— А где прятался этот? — мотнул головой в сторону холла Камил.
— В массажной ванне. Тепловизор не считал.
— А глаза вам на что?
Шивер с Громом промолчали.
— Так, оба — в режим невидимости, — скомандовал Камил. — Двойкой впереди. Пак страхует. Я открыт. Чистим дальше.
— Принято.
Перемычка обросла скамейками и оградками из искусственной зелени. Справа, в сетчатой полусфере, тоскливо поскрипывала, вращаясь, детская карусель. Скрип ее действовал Камилу на нервы. Впереди поблескивали зеркальные пластины, в просветы между которыми уже проглядывала радиальная площадка жилого сектора.
Солнце полосой жидкого золота растеклось по стеклу.
— Камил, — произнес Пак, — ты когда-нибудь надолго уходил в красный?
Они двинулись к зеркалам, ловящим солнечные блики.
— К чему это ты? — спросил Камил, украдкой бросив взгляд на браслет.
— Ну вот Ингол… Другие люди… Они же были нормальные, и вдруг — ненормальные. И мы за ними — с парализаторами.
— Это лучше у «психов» спрашивать.
— Нет, я не про то, — сказал Пак. — Я о границе. Как ее определить самому?
— Эмофон.
— А без него?
Впереди звякнуло — Шивер задел цепочку на столбиках ограды.
— Без него? — повторил Камил. — Могу тебе на память Джерси Гибсон прочитать. «Опасные психоэмоциональные состояния характеризует „залипание“ мыслительной деятельности, концентрация и сосредоточение ее на объекте или ситуации (часто — воображаемых, искаженных), как на источниках беспокойства, опасности или угрозы жизни, требующих немедленной (постоянной, цикличной) ответной реакции». Грубо говоря, если в твоей голове начинают крутиться тревожные мысли, это уже маркер.
— Камил, я про то, что, если бы нас накрыло, как здесь, в «Ромашках», смогли бы мы адекватно реагировать?
— Не знаю, — ответил Камил.
— И я вот думаю: накрой меня, как вот космолетчика с трубой… Я ведь нашел бы, как применить навыки безопасника.
— Цвет эмофона?
— Желтый. Только что ж вколол.
— Пугаешь, Пак.
— Я сам себя боюсь, — сказал Пак.
Они, разойдясь, проверили боковые дорожки, огибающие зеркала и травяные островки-полянки. След ботинка. Стаканчик из-под кофе.
— Чисто, — сказал Камил.
— У меня тоже, — Пак ногой задвинул съехавшую клумбу. — У нас где-то пятьсот человек в комплексе, так?
— Так, — признал Камил.
— Не кажется подозрительным, что они все затаились по квартирам?
— Мы пока обошли всего пол-этажа.
— На камерах — никого, — прорезался голос Грома. — Судя по опрокинутой мебели и щитам, вектор движения однозначный — кого накрыло, тот бежал вниз, к выходу. Часть роя уже на третьем и на четвертом.
— И тоже пусто?
— Ага.
— Значит, скорее всего, те, кто остался в квартирах, считают окружающий мир опасным, — сказал Камил.
— Не понимаю механизма, — сказал Пак. — Гипновнушение? Направленное высокочастотное излучение? Дубликат чужой памяти?
— С этим к «психам».
— Если бы они что-то знали!
— Поверь, гипотез — море.
— А на деле?
— А на деле, многоуважаемый Пак, ни одна из гипотез нас не касается. Мы оперативники. Нам людей спасать от самих себя.
— Все равно, зла не хватает, — вздохнул Пак.
— Все, мы в «бублике», — сказал Гром.
— Где?
— В жилой зоне. Светим сканером.
— Ясно. Мы сейчас.
Камил прошел к изгибающемуся, дугой уходящему вверх стеклу перемычки и посмотрел вниз. Зелень парка пряталась в тени комплекса. На асфальтовых площадках было пусто. Оживление наблюдалось только если скосить глаза вправо — там взблескивали маячки и пристраивался оливково-желтым задом к входным дверям очередной транспорт службы психологической помощи.
Соединившись с «психами» по браслету, Камил попросил подогнать один из эвакуаторов ко второй башне. Все удобнее.
На радиальной площадке у овального лифтового зева лежал светло-синий чемодан. Пластиковые стикеры, разлетевшись, вносили диссонанс в узор напольной плитки. Одна из миникамер медленно кружила под потолком.
— Квартиры Б-три, Б-двенадцать, Б-тринадцать, — протаяв, сказал Шивер. — Пять тепловых отпечатков. Один, два, два.
Он указал перчаткой на двери.
— Ясно. Шивер, Гром, на цокольный этаж, — скомандовал Камил. — Проверить, разблокировать двери. Сейчас подгонят эвакуатор. Мы с Паком ждем здесь.
— Принято, — сказал Гром.
— Эмофоны?
— Желтый.
— Желтый.
Оперативники по широкому пандусу спустились в холл.
Камил, перегнувшись через перила, наблюдал, как они легкой зыбью скользят между колоннами. Парализатор держал под рукой.
Солнечный свет проникал в холл через стеклопластик, идущий по окружности, и теплыми вытянутыми прямоугольниками лежал на полу.
— Чисто, — отчитался Шивер.
— Чисто, — отозвался Гром.
Двери были заблокированы одним из пищевых автоматов. Им то ли вышибали створку, то ли, наоборот, хотели створку прикрыть. Цилиндрическими стаканчиками был усеян пол. Камил не хотел гадать, что здесь происходило. Три часа с момента Прорыва — черт-те что могло происходить. Паника. Бегство. Драки.
Убийства.
— Держу периметр, — сказал Гром.
Шивер наддул усилители и затащил автомат обратно, в нишу слева от входа. С высоты сложилось полное впечатление, что агрегат сам, осознав всю глубину несообразности стояния в дверях, бочком скользнул на привычное место.
